ПИРАТСТВО НА МОРЯХ
Некоторые действующие лица этой забавной истории, наиболее «пострадавшие» от ее последствий, уже умерли – их памяти и посвящаю.
Начиналась вся эта пиратская сага в замечательное время - лето за полярным кругом в 1986 году выдалось солнечное и теплое. Служил я тогда штурманом на скр «Ленинградский комсомолец» Северного флота. На дворе реют флаги перестройки –страна несется семимильными шагами к своему краху, флот готовится к учениям, которые должны стать аналогом «Океана» и продемонстрировать новому Генсеку всю важность морской компоненты оборонительной мощи.
Готовлюсь и я – используя неформальные контакты в гидрографии, меняю корабельный комплект карт на поход на новые, незатертые и, самое главное, откорректированные по последним извещениям мореплавателям и НАВИПам с ПРИПами карты. Типографское чудо, издание ГУ НиО МО СССР, - навигационные карты, адмиралтейские номера которых (11024, 11025 и тд) до сих пор звучат в моей памяти сладкой музыкой, предвещавшей поход «за угол», на рубеж «Нордкап-Медвежий», подальше от опостылевшего Баренцева моря с его полигонами БП, дурацкими вопросами ОД СФ и его же попытками продлить наше пребывание в море для обеспечения очередной подводной единички. Компас уже которые сутки жужжит своими электромоторчиками и сельсинами, постоянная поправка определена с помощью многочасового пеленгования знака «Корабельная Пахта», безбожно врущий лаг отрегулирован на мерной линии в один из последних выходов, самое главное – получаю и устанавливаю САМ!, без помощи спецов, АДК-3 – аппаратуру доплеровскую корабельную, космическая навигационная система «Цикада».
Сосед по каюте связист Юра Рыжков, плюясь и ругаясь, настраивает своих отличников на прием для меня навигационной информации – оперативных радиооповещений (НАВИП, ПРИП) о выключенных маяках, запретных и опасных районах, предупреждений о ведущихся работах и прочем, не уставая напоминать мне о том, что я должен ему, как земля колхозу, за его доброе отношение – отдавай сгущенку из доппайка.
Приходит боевое распоряжение, время оперативное, но понятно, что выход не за горами, со дня на день. Наношу маршрут на генеральную карту, разношу на путевые – время бежит быстро, полярный день всю ночь, семья на Большой земле, торопиться домой не нужно. Наступает момент, когда я понимаю – готов, флажок Иванов шерстит меня целый день и с прибалтийской надменностью нахваливает мои труды…
Запомнился еще один момент: истошный вопль по трансляции Жени Ирзы, дежурившего по кораблю: «Командиру БЧ-1 срочно прибыть на ют!!!», вылетаю сломя голову – на причале адмирал! Присмотрелся – Зубков, главный штурман ВМФ. «Готов, старлей? Пошли, посмотрим». Зубков во время войны был юнгой у моего деда на лидере «Баку», так и вертелось на языке привет ему передать! Поглядел на мои дела, говорит флагштурману эскадры подводников: «Вот так надо готовиться», а тот волком на меня…
На борт грузится штаб, выселяя нас из кают, и отмечая это дело грандиозной пьянкой – наконец-то выходим!
Дойдя до района по совершенно гладкому морю, ложимся в дрейф и начинаем обозначать поиск подводных лодок на рубеже, проходящему по меридиану 20 ° восточной долготы, время от времени запуская машины и переходя в другую точку. Иногда пролетают наши Ил-38, иногда норвежские Орионы, на второй день патрулирования командир – несгибаемый Витя Кислицын, – не слушая внутренний голос, уходит отдыхать в каюту, оставляя корабль на старпома Тимилова и комбрига Александра Львовича Соколова .
Витя за 2 года своего командирства на «Ленкоме» уже приучил всех начальников к своей абсолютной неудобности и неспособности к политесу, а за трое суток своего боевого управления он достал нас, корабельных офицеров, тревогами и учениями, разборами полетов, угрозами и мрачными перспективами, поэтому в его отсутствие народ начал пить чай, курить на сигнальном мостике, травить анекдоты и всякие байки… и вдруг: «Ходовой – сигнальный правый борт. Наблюдаю цель, справа 40, дистанция 50 кабельтов». Наконец-то, хоть что-то, кроме бакланов и Орионов!
Посмотрели: да, рыбачок ползет, узлов 5-6, наверное, сеть тянет, невод, так сказать… Прошел сейнер метрах в ста по носу, на корме « Seacat Bergen » написано, рыбачки хмуро поглядели на воплощение советской военно-морской мощи в их экономической зоне и скрылись в низах.
Сейнер скрылся за горизонтом, наглядно продемонстрировав шарообразность Земли, и снова пошла травля под неодобрительным взглядом замполита, порывавшегося перевести нашу болтовню в плоскость политинформации. Её вновь прервал доклад сигнальщика Веселкина, внешне очень сильно напоминавшего суриката : «Буй справа 40, дистанция 15.» Как-то много развлечений в один день, подумалось мне, на карте никаких буев нет, надо бы глянуть в ПРИПы, да вроде бы все разнесены на картах…
Вскоре буй оказался у нас под правой скулой, и комбриг, поддавшись на уговоры старпома решил поднять его на борт – очень это решение мне не понравилось, хоть и открытое море, но как бы чего не вышло – буй двигался, определялись курс и скорость 4-5 узлов.
«Да ладно, штурман, что ты как невеста перед первой ночью,» - комбриг, а флажок в ответ на мои опасения рассказал про совершенно жуткие скорости течений вблизи Лофотенских островов и про то, как они на траверзе Лиепаи, подняв на борт такой же буй, вытащили из-под него цинк с бутылками вина, чем добавил решительности абордажной команде.
Вскоре под руководством доблестного Жени Ирзы – командира БЧ-2, и решительного Вити Шугая – командира БЧ-3, буй оказался на борту. Из-под него в море тянулись прозрачный шланг диаметром с пожарный рукав и трос, к которому все это хозяйство крепилось хитрыми хомутиками. Внутри шланга прозрачная жидкость и тонкий проводник с жучками через 40-50 см. – старпом вернулся на мостик озадаченный, комбриг перестал улыбаться и помчался на бак для личного ознакомления.
На мостик поднялся заспанный командир и, получив доклад о ситуации от вахтенного офицера, скомандовал на бак сбросить буй в море – но запоздал: «Наблюдаю сигнальные ракеты слева из-за горизонта,» - доложил все тот же сурикат, а потом на 16 радиоканале раздался вопль, в котором явно различались слова «Совиет вар шип!!» Вскоре показался и автор этих обращений – тот самый рыбацкий сейнер, часа полтора как ушедший за горизонт, а теперь несущийся к нам неожиданно быстро.
Надо сказать, что буй подымали на борт с помощью шпиля, а для пущей острастки еще и шланга этого вытащили метров 50, беспорядочным удавом он валялся на баке, переплетался сам с собою, с дельными вещами, кнехтами, утками и леерными стойками. Так что, избавиться от улик быстро не было никакой возможности, а ковыряться с этой змеей на глазах норвегов с обязательными фотоаппаратами у комбрига и командира не было никакого желания.
Решение оказалось стремительным – два удара топором освободили буй и шланг от взаимной привязанности, буй закачался на волнах, ручки машинных телеграфов утоплены вперед в палубу, скр «Ленинградский комсомолец» быстро и горделиво начал удаляться от ищущих справедливости норвегов, а боцманская команда суетилась возле концов шланга, затягивая их и пытаясь сохранить жидкость-наполнитель.
Всем все уже было понятно – никакой это не сейнер, а норвежский разведчик, шланг – это протяженная гидроакустическая антенна, которая слышит все Норвежское море, да еще и пол-Баренцева впридачу, и здесь эти ребята пасут наши доблестные атомоходы, развертывающиеся по плану учений в Северную Атлантику…
Другое тоже было понятно – имущество-то чужое, денег, похоже, стоит немалых, и анекдот про вычеты за утопленный танк уже и не анекдот вовсе…
Примерно в таких выражениях, вставляя флотские междометия, непрерывно куря мой Беломор, рассуждал Виктор Николаевич Кислицын – командир Ленкома, - сидя на диване в штурманской.
На корабле сгустилась невнятная тишина – четкость докладов поражала, сон на вахте прошел сам собой, вахтенные офицеры напоминали борзых в стойке. Комбриг и примкнувший к нему старпом Леня Тимилов, непосредственно организовавшие эту историю с буем, пытались убедить командира, что последствий ждать не стоит, и вообще – надо дырки в кителях сверлить под ордена… Витя, набычившись, с беломориной, прикушенной в углу рта, слушал эти разговоры, а знаменитый жировик на лбу – «пуля в голове», - краснел, то появляясь, то исчезая под морщинами.
Несмотря на то, что командир засел у меня в штурманской и всем своим видом демонстрировал готовность выслушать нечто оптимистическое в свой адрес, я благоразумно помалкивал, памятуя переменчивость его ндрава.
Лучше ужасный конец, чем ужас без конца – на ходовом появился экспедитор ЗАС с телеграммами, заботливая рука связиста самую главную из них положила наверх стопки. Командир ракетой вылетел на стыковку с информацией. На моем «Каштане» загорелась лампочка КПС и вкрадчивый голос связиста прошелестел: «Штурманская-КПС… Пашик, ты один?» Получив утвердительный ответ, голос скомандовал: «Отползай, Пашик, началось,» и отключился. Немного поколебавшись, я проскользнул на мостик и затаился под левым визиром.
Бульдоги дрались без ковра – отлетели в сторону и визжа зализывали раны флагманские специалисты и старпом, пытавшиеся повлиять на исход драки, а комбриг с командиром , едва удерживаясь от перехода на личности, определялись с ответственностью. В процессе дружеской беседы двух старших офицеров выяснялись интересные подробности их служебных биографий, неоднократно акцентировалось различие в подходах к исполнению должностных обязанностей, а также кардинально противоположное понимание термина «перестройка». Оглядевшись, я увидел ЗАСовца и отнял у него телеграмму - такое адресование я видел впервые! От Компаса (Главный штаб ВМФ) - скр «Ленинградский комсомолец»! Безо всяких Дворцов и Лейцинов, а также прочих Рекламаций Главнокомандующий ВМФ адмирал Чернавин обращался к нам с проникновенным словом. Начало, которое явно было переписано из очередного обращения Горбачева к народу, я пропустил, а вот содержательная часть…
Достаточно сухо сообщалось, что послу СССР в Королевстве Норвегия заявлен официальный протест, информация о действиях советского военного корабля, напавшего на гидрографическое судно, ведущее научные наблюдения, район которых был объявлен установленным порядком, доложена Генеральному секретарю ЦК КПСС, назвавшему эти самые действия «пиратством на морях», делом занимается лично товарищ Шеварднадзе, прокладку с карт не стирать, навигационный и вахтенный журналы сдать в секретную часть с момента получения телеграммы, перейти на ведение новых журналов.
Пережевав все это и осознав степень своего участия в событиях, я снова включился в обстановку и достаточно быстро понял, что основное содержание беседы начальства как раз и крутится вокруг этого указания – насчет журналов. Оказывается, уход командира на отдых, равно как и его возвращение к шапочному разбору не были зафиксированы в вахтенном журнале, комбриг не стал записывать, что вступил в управление, ибо не царское дело, старпом протабанил, т.к. зачеты на самоуправство не сданы и официально он ручек телеграфа касаться не смеет, а вахтенный офицер… в чем только не бывает виноват вахтенный офицер!
Рациональных предложений было два: командир требовал переписать вахтенный журнал один в один с добавлением сакральной записи о передаче права управления кораблем, имеющей в контексте происходящего характер индульгенции для него, а комбриг примирительно говорил о жесточайшей необходимости дословно выполнить приказ Главкома, выразительно кивая на остальных участников мизансцены – мол, все равно доложат… Победил комбриг, подсластив пилюлю обещанием при любом раскладе обеспечить присвоение командиру очередного воинского звания «капитан 2 ранга». Засунув кулаки в карманы, раскачиваясь поочередно на мысках и каблуках командир немелодично проскрипел : «В Ленинграде-городе у пяти углов получил по морде Саня Соколов» и, махнув мне рукой приглашающе, пошел в штурманскую.
«Ну, товарищ штурман…» - ничего хорошего мне это вступление не обещало. Но после детального изучения навигационной информации, полученной и продолжающей поступать, благодаря усилиям связистов, мы сообща пришли к выводу, что никакого официального сообщения о работах, ведущихся в этом районе, не было. Командир начал немузыкально напевать песни, заставившие меня ухмыльнуться – про Ванинский порт и прочие приметы его тяжелого детства. «А вы не улыбайтесь, Вишняков, даже на зоне я буду у вас бригадиром,» - он попытался превратить мою ухмылку в гримасу ужаса, но не тут-то было. Нутром я понимал, что танки не давят клопов, а в ОВРе я к тому времени прослужил целый год, в Гремихинской бригаде, умудрившись за это время побывать на обеспечении специспытаний на Новой Земле и на острове Колгуев – везде люди живут! И умудряются служить, и звания получать…
Остаток выхода стерся в моей памяти, эта история как-то убрала задор, рутина заменила инициативу, и оживление в коллективе появилось только при покладке на курс 196 ° - в визиры стала видна база, и старпом начал считать машины, стоящие на корне причала. «Волг» было две, уазиков – немеряно, видимо, Шеварднадзе не приехал, 114-го зилка видно не было – моя кривая шутка вызвала нешуточный гнев командира и комбрига, и только необходимость пользоваться моими рекомендациями при швартовке спасла мне жизнь в этот момент.
Нас встречал первый заместитель командующего СФ вице-адмирал Касатонов с туменом капразов изо всех штабов, которые только можно себе представить. Не успели обтянуть концы, как нас начали разбирать поэлементно, меня фасовали по пакетам зам Главного штурмана ВМФ Цимбал и флагманский флотилии Удовица, незаметно шепнувший на ушко: «Не дрейфь, старлей». Цимбал напоминал грача на пашне – макнет башку в карту, голову скосит в мою сторону, да как клюнет вопросом! Взлохматили они мою БЧ-1 основательно, размотав даже с десяток рулонов курсографа, практически весь день, не разгибая спины восстанавливая прокладку поверх моей. Мне стало ясно, что гроза из штурманской ушла, не разразившись, когда в ответ на моё, в очередной раз, предложение попить чайку, вдруг прозвучало «А кофе есть?» «Есть, тащ,» - обрадовался я, и помчался в каюту, где у прижимистого соседа была баночка Нескафе, присланная из Таллина любящей мамой…
А в это время на причале дюжие бойцы из боцкоманды тащили в кунг спеленатого удава в сопровождении подпрыгивающего от радости начальника разведки СФ.
Эпилог нас развеселил еще больше пережитого похода «за угол». Приказом Командующего Северным флотом командиру и комбригу за образцовое выполнение разведывательных задач объявлялась благодарность, плюс наручные часы, «Вот видите, Виктор Николаевич, - объявил комбриг всенародно,- а Вы боялись,» и приобнял лауреата. Тот сиял несколько дней, пока не пришел приказ Главнокомандующего ВМФ, где формулировка «пиратство на морях» получила обоснование ссылкой на Конвенцию ООН по морскому праву, вина командира определялась однозначно – «управлял кораблем», соответствующие пункты приказа КомСФ о поощрении отменялись, а командир с комбригом получали по строгачу. Часы, правда, у Вити не отняли.
«Не прощу,» - прошипел командир, и не простил – комбриг Соколов перестал для него существовать, и чем бы это противостояние закончилось, если б Соколов не перевелся – мне даже и предполагать не хочется…
Командир неоднократно пытался снять взыскание, совершая служебные подвиги, но главкому, видимо, настолько основательно накрутили хвост, что Витю аккуратно вычеркивали из списков еще очень долгое время…
Сгущенку Юре я отдал, скрепя сердцем (до сих пор люблю сладкое), за кофе пришлось долго оправдываться, Юра ныл, что он себе-то позволяет по чашечке раз в неделю, а ты сожрал полбанки, да еще с какими-то капразами непонятными…
Пишу и думаю – 86-й год, ни о каких пиратских копиях, Винде, торрентах тогда еще и речь не шла, слово «пиратство» в то время имело однозначно морской оттенок, кто ж придумал это словосочетание «пиратство на морях», на морях, конечно, какое же ещё! Воздушное пиратство – тоже коряво как-то…
Такие дела.
