РЕЖИМ ПЛАВАНИЯ В ЧЕРНОМОРСКИХ ПРОЛИВАХ
«В Военно-Морском Флоте боевая служба является высшей формой поддержания боевой готовности сил флота в мирное время.»
«Боевая служба – это выполнение боевой задачи»
(из уставов и наставлений)
«Боевая служба – это возможность за счет государства посмотреть окружающий мир»
(из жизни флотского офицера)
Я хорошо относился к боевым службам. Мне нравились все этапы этого грандиозного, по корабельным меркам, мероприятия – подготовка, проверки, контрольные выходы, итоговая проверка – где еще услышать и увидеть легендарных флотоводцев, познакомиться с их незабываемом сарказмом и иронией – если они есть, значит ты готов, если нет – жди неутешительных выводов.
Ну, и сам процесс, разумеется. Корабль отходит от причала, несколько суток накатывается особая морская организация – несение вахт, сменный прием пищи, ночной чай, тревоги и учения … Притирается матчасть, все меньше и меньше досадных неисправностей и отказов, притираются люди – все меньше и меньше досадных промахов вахтенных офицеров и механиков, все четче работает БИП, штурмана уже умеют определять поправку компаса по заходу Солнца … К моменту прохода Гибралтара механизм корабельной организации работает четко и тикает негромко, как главная ценность штурманской боевой части – хронометр.
Боевая служба летом 1993 года отличалась от всех прочих. Во-первых, на Средиземном море больше не было 5 оперативной эскадры ВМФ – замятня на Черноморском флоте не способствовала задаче, поставленной еще Екатериной Великой: демонстрировать флаг Российский, во-вторых, в стране царила лихорадочная атмосфера тотального разгильдяйства, что было хорошо заметно и на флоте. В третьих – не полгода, а три месяца …
Заслугой комбрига Жаринова, бывшего командиром нашей КПУГ (скр «Ленинградский комсомолец», скр «Бессменный», скр «Дружный» - с БФ) была какая-никакая, но все же воинская дисциплина, отмечу - с заметными послаблениями. Ну, например, тотальный запрет на телевизоры и радиоприемники в каютах, действовавший с советских времен, был снят, система, подразумевавшая сход в иностранном порту только группой из 5 человек со старшим, для офицеров и мичманов была отменена … Причем, по его инициативе.
Помню какое-то нереальное ощущение воли и оперативного простора. Я был начальником походного штаба и готовился совсем к другой работе. «Паша, выбирай точку поближе – становимся на якорь,» - в прежние времена такие слова комбрига были бы невозможны, все передвижения кораблей жестко контролировались штабом 5 ОпЭск. Доклады телеграммами делали на Компас, Калинке – в копии, да и то не всегда.
Командиры кораблей умудрялись сдерживать свои непомерные амбиции и претензии на лидерство, ограничиваясь соревнованием в количестве и качестве разносолов на столах в кают-компаниях, отпуская шпильки в адрес друг друга, и активно конфликтуя со штабом, который, как водится, считал их бездельниками и активно открывал глаза комбригу на этот факт. Комбриг доводил это картонное противостояние до точки кипения, а потом прекращал очередным соломоновым решением, озадачивавшим воюющие стороны.
Все это сопровождалось загоранием под солнцем восточного Средиземноморья, перерывом на обед с 12 до 16 («Сиеста» - вкусно жмурился Жаринов), ожиданием танкера, который, кроме топлива доставлял на корабли еще и скоропорт – испанские и итальянские овощи и фрукты (интересная контора «СовИспан», до сих пор, вроде, существует), - фитнесом по флотски: лошадиным бегом по верхней палубе и качанием мышц корабельными гирями до изнеможения.
Вот в такой оперативно не напряженной обстановке и пришла телеграмма из Москвы, в которой сообщалось о необходимости скр «Ленинградский комсомолец» тогда-то быть в Новороссийске, принять на борт Главкома ВМФ с женой и следовать с ним в Стамбул, где и обеспечить своим присутствием на рейде бухты Золотой Рог его официальный визит. В заключение, чуть-ли не петитом, объявлялось, что таким-то приказом ГК ВМФ скр переименован в «Легкий» и должен прибыть в Стамбул в своем новом качестве.
…
Николай Василич Жаринов, наш комбриг, был выходцем с ЧФ. Ни одной капли голубой крови не было в его жилах. Пройдя суровую школу на 30 дивизии, он стал командиром корабля – одним из лучших на ЧФ, если не лучшим. Дальнейшее в его судьбе закономерно – ВМАкадемия, назначение НШ бригады на другой театр (к нам, в Видяево), затем – комбриг.
Мы в штабе видели его перспективы – очень быстрое и неортодоксальное мышление, умение организовать работу подчиненных, обширный кругозор (не только военный) … Коля, как мы за глаза его называли, умел и любил нравиться начальству – не в упрек, - что приводило, по моему тогдашнему разумению, к излишней суете и чрезмерной работе. Меня тогда пучило всякими идеями, старшие товарищи (а я в штабе был одним из самых молодых) предупреждали примерно так: «Снимешь трубку руками – побежишь ногами», но амбиции перли – и я соловьем заливался перед комбригом, рассказывая о своих замыслах. Через какое-то время я получал их обратно – в виде приказаний.
С этой боевой службой он связывал надежды на карьерный рывок – задача, поставленная телеграммой из Москвы насчет визита в Стамбул, могла послужить ему трамплином, но попытка рекордного прыжка у него была только одна – отсюда и вытекали все его решения и наши действия.
«Ленком» к моменту получения судьбоносной телеграммы стоял на выходе из Суэцкого канала. Ранее мы получили совершенно секретную команду всеми доступными способами обнаружить и задержать выходящий из Красного моря в Средиземное океанский буксир-спасатель «Фотий Крылов», а после задержания отконвоировать его в Тартус. Финны нам в конце 80-х построили 2 замечательных судна – с мощными двигателями и корпусом, вертолетным ангаром, водолазными барокамерами и колоколами. Один находился на Севере («Николай Чикер»), а Фотий отогнали на ТОФ, где в самом начале рыночного регулирования экономики некие неназываемые до сих пор адмиралы сдали его в аренду сингапурской фирме, та еще в одну аренду, потом еще, а потом нарисовался «добросовестный приобретатель» - греческая фирма «Цавлирис».
Эти Ставридисы выгнали русскую команду, и морячки, пополнив нестройные ряды живописных сингапурских нищих, возвращались на Родину долго и тяжело. Под управлением ренегатов – капитана, механика и примкнувшего к ним начальника радиостанции, - Фотий с новым гордым именем «Гигант Цавлирисов» двигался к направлению к Суэцкому каналу.
Для контроля поисковой обстановки была выбрана точка напротив Порт-Саида в непосредственной близости от места, где выходящие суда начинали разбегаться по трем генеральным направлениям. Трудностей добавляло то обстоятельство, что выходить из канала цели начинали в районе 22-х часов по местному времени. Темнотища! – хоть глаз выколи … Никакой возможности идентифицировать отметку на РЛС с ходовыми огнями не было, и мы носились в этом районе, как нахлестанные, на 28 узлах, догоняя и освещая сигнальными прожекторами мостики ни в чем не повинных и возмущенных сухогрузов, танкеров и прочих Ро-Ро … За раз количество напуганных нами опознаваемых объектов достигало 12-15 единиц. Часам к 5-ти ночи обстановка успокаивалась, я писал донесение, и «Ленком» снова цеплялся якорем за замечательный песчаный грунт.
Вообще-то, мы серьезно относились к этой задаче – была сформирована группа захвата, группы обеспечения, которые и должны были довести Фотия до сирийского Тартуса, где, по недосмотру обновленцев, руководивших нашей страной в те времена, продолжал функционировать ПМТО ВМФ РФ.
Кроме этого, на 16 канале вахтенный офицер периодически вопрошал отозваться российские суда, переводил их на 40-й, и там уже излагал легенду о затерявшемся в просторах Мирового океана буксире, которому нам, сухогрузу «Комсомолец Мурмана», кровь из носу, надо передать посылочку, но это подарок – ему о нас сообщать не надо … Откликов было – море! От ядовито-юмористических: «Это вы, что ли, «Комсомолец Мурмана», шарового цвета, пушками шевелите,» до исповедально-жалостливых: «Привет, ребята, я тут на канадском пароходе один русский, давайте поболтаем …» - и на полчаса рассказ о том, как уехал, семья в Таллине, что-хоть там творится, полтора года там уже не был, может, и развелась уже … Помню, наш еврей-эмигрант все рассказывал-рассказывал про свою жизнь, за Одессу-маму, про израильский дом свой, ребята, а как сейчас у вас … Очень грустно было.
Но буксира не было – передав вахту «Бессменному», мы на «Ленкоме» начали спешное движение к Эгейскому морю, далее – в Дарданеллы …
…
Черноморские проливы – удивительное место! С прекрасного детства человечества – времен Древней Греции, - они известны и уважаемы – и политиками, и мореплавателями, и историками.
Язон за Золотым руном на Арго плыл здесь, персидский царь Ксеркс порол их воды плетьми, Византия со своей великой и трагической историей, адмирал Макаров в чине лейтенанта проводил свои классические наблюдения за течениями, Черчилль, будучи военно-морским министром, положил на их берегах почти 120 тысяч томми, в Галлиполи был лагерь остатков врангелевской армии …
Проливы – главная цель русской политики на протяжении двух веков, Екатерина своего внука Константин назвала – планировала на престол в Византии короновать, померла рановато …
В наше время проливы потеряли свое стратегическое значение, но Черноморский флот они по-прежнему запирают в Черном море. Ходят наши корабли через эту узкость уведомительным порядком, порядок этот предусматривает оповещение турецких властей о проходе не менее, чем за сутки. В штабе ЧФ уже давным – давно обходят это дело путем подачи ежедневного уведомления по стандартному образцу, включая в него все корабли первой линии постоянной готовности, и корабли, находящиеся на боевой службе в Средиземке.
В заявке указывается название и бортовой номер корабля – благодаря тому, что оперативная служба Черноморского флота была не в курсе перемены названия, «Ленком» по-прежнему оставался «Ленинградским комсомольцем».
Неся на своих бортах эту каинову печать советского прошлого, а на люке СПУ еще и герб великой страны, «Ленком» поздно вечером встал на якоре в северной части Эгейского моря неподалеку от острова Мудрос – до входа в Дарданеллы рукой подать!
Мне не спалось – в Черноморских проливах я бывал только курсантом, вращая головой на 360 градусов, фотографируясь на фоне дворцов, мечетей и моста, и уж никак не думая о приобретении хоть какого-нибудь судоводительского опыта. Ничем, конечно, этот Босфор не отличался от родной Ара-губы, в самом узком месте его ширина всего 700 метров, ну а в Аре мы у Корабельной пахты практически вплотную проходили … Да и по Маймаксе я не раз прошел … Все равно не спалось. Собрал я в штурманской корабельных штурманов и еще раз, видя на их заспанных физиономиях нелюбовь, переходящую в ненависть, отрепетировал с ними по картам наше движение. На шум поднялся Жаринов: «Паша, что ты людям спать не даешь!» - разогнав участников учений, он начал меня успокаивать: «Да я сто раз там ходил … Да не дергайся ты … Да как свои пять пальцев …» …
Так я и не уснул.
Снимались с якоря затемно, в сумерки подошли к Дарданеллам. На востоке едва забрезжило, а мы под покровом тумана, выпадавшего крупными каплями росы на корабельном железе, уже вошли в пролив. Но не тут-то было! Бдительный турецкий рейдовый пост (видимо, он вел нас прямо от якорной стоянки) завернул нас назад (Солнце еще не взошло!), несмотря на возмущения комбрига, которые успешно транслировал минер Ренат Мустафин, стоявший вахтенным офицером. Он уже тогда поднаторел в изобретении эвфемизмов, заменяющих простые русские слова, которыми изъясняются командиры. Разумеется, он делал это по-английски, но факов я все равно от него не слышал.
Едва над Гелиболу показался край Солнца, как комбриг приказал дать полный ход. Расчеты на повороты я делал, исходя из 14 узлов, и пересчитывать мне все это дело приходилось на лету. На мостике царило какое-то лихорадочное возбуждение. Комбрига в самое сердце обидел этот турецкий пост и теперь он стремился продемонстрировать, что русские моряки здесь, как минимум, не чужие, не гости …
На одном из более менее продолжительных курсов я оглянулся назад – о, Господи! Целая армада турецких фелюг и баркасов, вышедших на рыбную ловлю в пролив, болталась в нашей кильватерной струе, запутывая сети и прочие орудия лова… Мне показалось, что я слышу знакомые с курсантской юности ругательства (азербайджанский очень похож на турецкий), прислушался – нет, это Жаринов что-то объяснял старпому, моему закадычному другу Саше Матушкину.
Вылетев в Мраморное море, мы, невзирая на туман и забитый отметками целей экран радиолокатора, дали 24 узла и помчались к Босфору. «Паша, что-то не нравится мне эти скорости, - Саня был непривычно серьезен, зайдя ко мне в штурманскую, - поговори с ними, что-ли.»
Наведя шороху в Дарданеллах, Коля Жаринов был очень доволен. Прихлебывая крепчайший чай, он выслушал мою справочку о скоростных режимах при проходе Черноморскими проливами, и заявил: «Паша, у нас каждый час на счету – в Новороссийске нам название менять, корабль красить, к визиту готовиться ... Вот в Босфоре будет полно всяких трамвайчиков, там и притормозим». На локации уже начали отбиваться Принцевы острова – логово Льва Троцкого, и я, махнув рукой на уговоры, в очередной раз уткнулся в карту Босфора и без того умученную нашими рисунками, справками, пеленгами, курсами и дистанциями …
Оставив по левому борту группу жаждущих зайти в пролив, мы повернули на север и начали втягиваться в историческую узкость, сбавив ход до 18 узлов – куча притопленных турецких рыбаков явно не волновала комбрига, тем более, что никаких обещанных трамвайчиков видно не было. Проскочив Топкапы, я залюбовался было Золотым Рогом, как вдруг на 16 канале прозвучал вызов – рашен вар шип приглашался поговорить. Разговора не получилось – в наш адрес пришла внятная команда развернуться и, выйдя во Мраморное море, встать на якорь до дальнейших указаний. Ренат, разобрав и передав эту информацию, оказался объектом претензий Жаринова. Спрыгнув с кресла, Коля, вспоминая годы безусловного доминирования Черноморского флота на театре, возопил: «Передай этому …, что мы … движемся … в соответствии с оповещением … и пусть этот … нам не указывает …» Ренат отработал команду, коротко сказав в трубку «Роджер аут», и мы продолжили движение. Не тут-то было – турок, проявляя неподдельную настойчивость и заинтересованность, снова заголосил насчет вернуться в Мармару. Тут уже Ренату пришлось напрягаться и объяснять, что состояние двигателей и рулей не позволяет нам разворачиваться в стесненных условиях. Турок стих …
По правому борту после Девичьей башни (чтобы понять, до чего ж похожи турецкий и азербайджанский языки достаточно сравнить, как это название произносится: Кыз Кулеси – турецкий, Гыз Галасы – азербайджанский, в Баку тоже такая есть) начал открываться живописный район Ускюдар – кафе на берегу, сады ... Я даже не успел взглянуть на эту красоту, вопль Саши Матушкина «Паша, сюда!» моментально вернул меня на левый борт …
Из-под моста навстречу нам двигалось грандиозное нечто, впечатление было такое, что мост оно сейчас унесет с собой – на мачтах. Супертанкер, огромный, тысяч, наверное, на 300, шел уверенно, по серединке пролива, и его ширины нам обоим явно не хватало. Вот почему трамвайчиков-то нет, промелькнуло в моей голове, Босфор, наверное, под проход этого ракла освободили … Ренат обрадованно доложил комбригу, вот, мол, из-за чего турок нас домогался – если бы взгляды могли убивать …
«Обе машины стоп! – Жаринов нашелся сразу, - Что-там по правому борту?» «Кафе, товарищ комбриг!» - радостно доложился Матушкин. Действительно, течением нас достаточно быстро сносило к каменистой стенке, на которой стояли столики, сидевшие за ними турки и гости Стамбула повскакивали со своих мест, глядя на приближающийся к ним военный корабль, на корме которого сиял герб Советского Союза.
В моей голове судорожно мелькали обрывки каких-то решений - с судоходной части нас уже вынесло, глубины на карте вроде кормой позволяют, на бак рулевого с ручным лотом, эхолот показывает черт те что … Я выскочил на правый борт и начал по связи докладывать глазомерные расстояния до стенки, которая неумолимо приближалась. Расчет ходового, стряхнув с себя оцепенение, заработал споро и четко, Жаринов командовал рулем и машинами, удерживая корабль от неконтролируемого сноса. Все это заняло секунды, и вот «Ленком» застыл параллельно веранде кафе, метрах в пяти. Обстановочка была та еще – турбины свистят, вахта бдительности на верхней палубе с автоматами стоит, рулевой с лотом на баке пытается глубину промерить – турки с кофейными чашками сомлели окончательно, часть пустилась в бега, а часть осталась, решив, видимо, сопротивляться русскому вторжению.
Супертанкер, не обращая внимания на всю эту суету, благополучно миновал нас, на прощание наградив волной кильватерной струи – если бы Жаринов, побледневший и взволнованный, не дал ход, уже поравнявшись с танкером мостиками, нас бы точно качнуло прямо на эту стенку, сложенную, видать, лет пятьсот назад, обросшую водорослями …
Пройдя в тишине красавицу мечеть Ортакёй, миновав мост, с которого на нас глазел добрый десяток полицейских (движение по мосту тоже перекрыли), в полном одиночестве мы двинулись вперед рекомендованной лоцией скоростью. Разговорились на ходовом только подойдя к Румели-Хиссары.
Впереди был Новороссийск, анекдот с плотиком, упавшим за борт и раскрывшимся – во время швартовки, смена названия, прилет ко мне жены – из Видяева через Минск, встреча Главкома, стамбульские лавки и прогулки …
Слава Богу, все обошлось.
…
Такие дела …
